Нассал под кресло. Хорошо!
Вчера вечером Эта притащилась в дом – и давай меня тискать: <Ой, котик, как я по тебе соскучилась, как ты поживаешь, хорошо себя ведёшь?> Я мурчал и ласкался, пока Эта в туалет не зашла. Как только она туда – я под диван, ага. Орала, конечно. А потом она себе верхние лапы кремом каким-то мазала. Баночка открытая стояла – я и лизнул. Оказалось вкусно, с алоэ и прочими радостями. Нажрался так, что всю ночь икал. Эта носилась вокруг, рвала шерсть на макушке и вопила: <Ах, мой котик отравился!> Наутро после этого космет-дерьма сел срать – хорошо пошло, мягко. Знаю теперь, чем закусывать фрискис.
Утром требовал у Этого жратвы. Он, значит, мне жрачки кладёт и презрительно так: <Слышь, ты, сирота... канарская!> Обиделся.
Нассал под кресло. Хорошо!
Проводил археологические раскопки в лотке. Контрольные соскобы, вскрытие культурных слоев, экспертиза останков-осколков-ошмётков Полдня убил, ничего интересного не нашёл. Расстроен. Да ещё эти потом всю вторую половину дня орали: <Плин, зачем опять весь туалет зассал-засрал-закопал? Да ещё ёршик изгадил, скотина!> Нечувствительные, бездарные уроды.
Этот вчера жратвы притаранил, сразу три пакетика мне дал. Я их одним махом! Не сожрал даже, всосал влёт. Этот пытался жрать кукурузу – полбанки отбил у него в честном бою. Орал потом страшно. Эта, дура, ручки сложила умилённо так, и давай охать: <Ах, котик нам спасибо говорит!> Дубина стоеросовая. Я ж прямым текстом ору: ещё дайте! Не дали. И коврик стираный они в туалет зря положили, да.
Нассал на коврик. Хорошо!